2020‑й год. Для кого‑то не так уж и давно это звучало бы как начало фантастического романа. Но будущее стало настоящим: все путешествуют, работа стала трансконтинентальной, перемещения практически мгновенны, если сравнить всего лишь с позапрошлым веком. Как принять нестабильный мир, в котором образование происходит онлайн, а друзья встречаются в скайпе, рассказывает наш постоянный колумнист психоаналитик и бизнес-тренер Ксения Наумова.

Для меня дом — Россия, и, как бы бы это ни казалось похожим на слоган, назову ее Родина-мать. Разрыв связи именно с ней в каком‑то почти былинном смысле стал неожиданно заметной нотой в сегодняшнем существовании. По моими наблюдениям, так же переживают разлуку с родными местами мои ровесники и люди плюс-минус пять лет.

Если говорить о более молодом поколении, которое сейчас называют Gen Z, или «поколением кочевников», то у них совершенно очевиден синдром цыгана. Завидую этому очень сильно: у меня есть клиенты из их числа, и мы вместе разбираемся с аспектом перемещений в их жизни. Они спокойно мотаются по миру, проводя на исторической родине всего две недели в году. Но перемена времени и места как слагаемых жизни не доставляют им страданий. Более того, для них это желательная обстановка, и они ненавидят находиться в стабильной и неизменной структуре. Кочевой образ жизни — их натуральная среда обитания, а зависание на одном месте неизбежно приводит к стагнации.

Интересный факт: раньше девушка двадцати лет была совершенно непонятной для поколения возраста ее матери — сорокалетних и более старших женщин. Сегодня такая же пропасть может обнаружиться между двадцативосьмилетними и тридцатичетырехлетними людьми. Мы из разных систем координат, и плохо это или хорошо, но я из старой, а они из новой формации. Для меня Дом остается Домом: я скучаю по людям, языку, кухне и запахам, а в случае с Израилем, где я сейчас живу, — еще и по деревянным полам. Мне долго не хотелось соединяться с этим и признаваться себе в том, что это так, но коучинг учит быть честной с собой.

За последние несколько лет побывала в нескольких странах и каждую из них искренне постаралась сделать новым домом для себя. Получалось прижиться, осознать, что да, это страна, где живу. В ней может быть больший личностный, профессиональный и духовный потенциал и комфорт для меня, чем в России. Но это не дом. Не мое болото. В каждой стране, где бы ни находилась, пытаюсь восстановить русский колорит. В Израиле архитектура зданий имеет особое своеобразие, продиктованное непрерывным состоянием войны: чаще невысокие здания, бомбоубежища — вся инфраструктура нацелена на возможность защитить себя в случае опасности. Постройки из камня, маленькие окна, узкие проходы, легко просматриваемая территория. Но москвичи привыкли к светлым квартирам с деревянными полами и большими окнами, из которых что‑то видно. В моей старой квартире здесь из окон были видны веревки с сохнущим бельем, и почему‑то этот вид становился триггером, запускавшим ностальгию. В итоге я нашла жилье, в котором меня успокаивают деревянные полы. В холодильнике всегда хранится масленка и баночка красной икры. Любимых, которые приезжают в гости, прошу привезти хлеба. С этим невозможно бороться, так — есть.

Сегодня все задачи, которые ставлю перед собой, можно делать из любой страны. -Меняются страны, офисы из собственных или арендованных помещений превращаются в коворкинги. В Тель-Авиве у меня есть рабочее место в компании, с которой сотрудничаю. Помимо меня там сидит большое количество людей, каждый из которых занимается развитием собственного бизнеса. Система устроена так, что если я полечу в Лос-Анджелес или другое место в мире, то та же компания предоставит мне такое же офисное место. Если Gen Z кайфует от состояния нестабильности, то мне обязательно нужен якорь, заземление. Именно в этой реальности для меня как никогда важным становится существование своего постоянного, стабильного дома, чтобы не уходила из‑под ног земля. Это имитация того жилища, что было там — в России.

Ностальгия — это ловушка для эмигранта. Мы никогда не вернемся туда, откуда уезжали. Те, кто уехал из России в 90‑х, скучают о вещах, которых больше не существует: за тридцать лет изменилось слишком многое. Иногда думаю о том, что сделала бы сразу по возвращении. Со смехом представляю: лето, иду в кулинарию «Азбука вкуса», покупаю там пластиковую упаковку оливье, еду на Патриаршие или Чистые пруды. Разувшись, опускаю ноги в воду. Одна. Мне хорошо. А там посмотрим.