Что можно совершать на территории искусства, чем оно является, обязано ли оно нести определенный культурный код или достаточно просто поставить перед зрителем зеркало, способное хранить в себе образы современников и давать информацию о живущих в России здесь и сейчас потомкам, — рассуждает наш колумнист, российский режиссер театра и кино, с 2012 года — художественный руководитель московского театра «Гоголь-центр», Кирилл Серебренников.

Любой самый массовый продукт, который вы покажете в обществе, может встретиться с конфронтацией — это нормально там, где общество неоднородно. Но если бы все, что я создаю, встречало сопротивление, я бы этим не занимался или делал бы в каком-то другом обществе. К счастью, есть огромное количество людей, которым это все нравится и нужно. Это востребовано, поэтому я этим и занимаюсь.

Театр не показывает никаких обликов — он просто ставит зеркало перед зрителем, а если зрителю не нравится, то в нем говорит ярость персонажа Уильяма Шекспира — Калибана, увидевшего свое отражение. Эта эмоция не имеет отношения ни к театру, ни к кино, ни к искусству вообще. Что сейчас отражается в зеркале, мы прекрасным образом видим: всего два года назад семьдесят семь человек умерло от настойки боярышника, в телевизионных новостях до сих пор мелькают сталинисты, сумасшедшие. Одни люди ползут по снегу и возлагают цветы к памятнику Сталина, а другие люди выражают протест против сталинизации. Министр культуры, открывающий памятник Сталину, дискредитирует власть и все то хорошее, что она делает и сделала до того, потому что он говорит от лица власти, что Сталин — это хорошо. При этом есть огромное число прекрасных молодых людей, которые занимаются социальными практиками, помогают друг другу краудфандингами. Общество крайне разнородно, в нем есть агрессивные меньшинства и очень пассивное большинство. За это большинство все меньшинства и борются, к нему обращаются, чтобы перетянуть его на свою сторону, заставить высказаться, примкнуть и монетизировать этот переход.

В России нет одного единого общества. Люди Томска, Тобольска, Иркутска — это одно, общество Владивостока — другое, а общество Ростова-на-Дону — третье, Калининграда — четвертое, Москвы — пятое, Петербурга — шестое. Мы разрозненны, не слиты в целое.

Есть зоны, где люди занимаются сбором корешков и ягод, и, когда у них рубят лес на лесозаготовки, они выходят с кольями и ружьями и говорят, что лес — их кормилец, его нельзя вырубать. Есть места, где люди протестуют против завода презервативов, потому что место называется Боголюбово и там не может быть презервативов, только манна небесная и радость. Эти протесты абсолютно разных групп, и они о том, что свобода одних заканчивается там, где начинается свобода других.

О свободе самовыражения в искусстве кричат несколько человек, художников, выставки которых хотели закрыть. Люди, которые подвергаются цензуре, прямой или экономической, которых посадили за перепосты в тюрьму, совершив акт несправедливого наказания. «Мыслепреступления» не существует. Нет даже свободы самовыражения. Есть просто свобода и точка. Искусство происходит на территории, где все можно. Это не жизнь, а другое поле. На территории искусства можно убивать — в пьесах Шекспира убивают, и этих убийц не тянут суд.

Иллюстрация Алина Галактионова

Герой фильма и спектакля «Ученик» убивает. Сочиненный немецким драматургом Маркусом фон Майнбергом персонаж мгновенно оброс огромным количеством прототипов, оказавшись на территории российской действительности, — условными мальчиками с одиночными пикетами. Вениамин — с текстом из Библии — добавляет туда, кого надо резать, кого надо бить. Странным образом фантазия немецкого драматурга оказалась абсолютно реальной и зажила своей жизнью в России. Вениамин — это какая-то провокация для всех людей, которые участвуют в фильме. То, как они реагируют, — это главное в фильме. Как постепенно появляется страх, вырастает озноб, парализующий все. И только один человек борется с этим парнем, постепенно скатываясь в определенный экстремизм, — вторая героиня.

Театр и кино, как во все времена, отражают и формулируют те смыслы, которые должны волновать людей сегодня. Искусство всегда очень остро чувствует, что с нами сегодня происходит, являясь либо рефлексией, либо, как в моем случае, — побуждением зрителя к процессу мышления, который редок, непрост и не так легко дается сегодня. Действие недаром происходит в школе, потому что она является более жестокой моделью нашего общества. Она находится в растерянности из-за непрерывных реформ, а учителя по определению являются консервативным слоем. Они должны передавать детям накопленные в течение длительного периода времени ценности, которые не могут меняться каждый год, учителя сходят с ума.

В России школа традиционно женская. Женщины воспитывают мужчин, отсюда изменения в нашей матрице — возникновение инфантильности, вечной зависимости от материнской груди. Я часто бываю за границей и вижу, как там происходит все совершенно наоборот, как мужчины взяли на себя функции воспитания детей: они с колясками, они берут малюток в спортзал, я больше вижу мужиков с маленькими детьми, чем женщин. Плохо ли это? Сначала я с моими российскими настройками подумал, что это плохо — где же мамы, бабушки, тети, учительницы вокруг. Преодолев свое внутреннее сопротивление, я понял, что в этом есть правильность, мужское воспитание — это другая парадигма, свойства и настройки у человека. Сын видит мужчину, дочь — мужественного отца.

Государство пытается сформулировать через школу, инструмент воздействия на умы людей, какие-то свои приоритеты в развитии, национальные идеи. Иногда неплохо, иногда абсурдно и ошибочно. На мой взгляд, сегодня главная национальная идея — это сохранение людей. Необходимо сделать так, чтобы каждый человек в России был счастлив, жив, здоров и не умер от настойки боярышника. Это сложно, но мне кажется, что это единственная задача, потому что страна с такой территорией и сильно сокращающимся населением через некоторое время потеряет эту территорию. Границу некому будет охранять. Нужно поднять уровень жизни людей, чтобы все были здоровы и богаты. Очень много бедных людей, что в нашем веке — позор для такой страны, как Россия.

Есть ценности момента, а есть ценности далеко идущие. Сегодня в России жить страшно, тяжело и мучительно. Но это страна, в которой жить и работать всегда интересно. Я не знаю, согласятся ли со мной люди, которые сидят сейчас в тюрьмах, потом выходят из них и едут за границу, чтобы как-то передохнуть, но людям, которые занимаются сегодня театром и искусством, здесь интересно. Здесь есть хорошая аудитория, публика, с которой есть о чем разговаривать, с чем не соглашаться, чему сопротивляться, про что размышлять. Сопротивляться энтропии, разрушению и истерии, которую сеют СМИ, пытаясь расколоть общество на своих и чужих в поиске врага. Последствия посеянного в головах безумия непредсказуемы, даже если это закончится. Хайнрих Мюллер сказал: «Я и с тем, кто в танке, и с тем, на кого едет танк». Я соглашусь: это единственная возможная позиция — быть на стороне человека.