Мы живем в век экологических катастроф, и деятельность человека настолько далеко зашла, что природа не справляется, возникает нарушение баланса экосистем. Вирус летучей мыши передался человеку. Это не первый вирус, который пришел из животного мира. Вирус СПИДа пришел от приматов, H1N1 тоже пришел оттуда, и это ненормально, считает врач-кардиолог, работающий в госпитале Pitié Salpetriere, одном из основных научно-клинических центров во Франции, Арина Красникова.

26 апреля на первое место в мире по количеству смертей от коронавируса вышла Англия. Ее правительство во главе с премьером Борисом Джонсоном, кстати, тоже переболевшим, подвергается критике. Между тем стоит вспомнить, как англичане, приехавшие из Сингапура в свои деревни, привезли с собой вирус. Народ ничего не боялся, все ходили в рестораны и были беспечны, пока не грохнуло и все не начали попадать в больницы буквально с корабля на бал: к такому шквалу никто готов не был.

Французы довольно беспечны, здесь очень много бардака, который вскрылся сейчас.

Смертность не выглядела бы такой катастрофической, если бы мы могли взять и смешать возрастные группы — тогда можно было бы сказать, что она не превышает 3 %. Но, увы, закономерность такова, что от 60 лет процент удваивается до 6 %, после 70 — до 10 %, а после 80 — до 15–17 %. Это уже очень серьезные цифры. Пока в детской части популяции это 0,2 %. Болеют дети после 10 лет, но известны случаи, когда жертвой вируса становились младенцы.

В сравнении с давно мутировавшими SARS и MERS, которые тлеют и сейчас, COVID-19 — абсолютно новый для человечества вирус. Мы для него чистое и незащищенное поле.

Медицинское сообщество и мир в целом согласны в одном: карантин был введен поздно. Новость о распространении вируса в Китае была воспринята халатно. Конечно, Китай скрыл многие подробности в начале января, но мир уже столкнулся с эпидемиями SARS в 2003 году и MERS в 2013 году. Французский Минздрав и ВОЗ консультировали политиков, сглаживая углы, к мнению компетентных и дальновидных экспертов не прислушались, потому что впереди были выборы, менять ничего не хотели по экономическим соображениям, думали, что все обойдется. Поэтому политики приняли ошибочное решение широких мер не предпринимать. Когда страшная волна захлестнула Италию, снова можно было закрыть границы в срочном порядке, но эти меры опять затянули. И это — основной упрек французскому правительству, которое показало свою неспособность противостоять кризису. Для Макрона, скорее всего, это будет единственный и последний мандат, потому что его противники воспользуются ситуацией.

В январе во Франции произо­шла политическая ротация, сменилась министр здравоохранения Аньес Бюзен — она собиралась выставить свою кандидатуру на выборах мэра Парижа. Уже не будучи министром, она высказала очень резкое суждение о непринятии мер и предупредила, что страна заплатит очень высокую цену. В середине марта Первый министр Эдуард Филипп признал свою невнимательность к ее мнению, оправдываясь тем, что другие советчики были более убедительны. Признание было смазано и быстро сменилось разговорами о том, какая у нас замечательная медицина и врачи — рыцари без страха и упрека. На деле медицинские учреждения были не приспособлены к прие­му массово и тяжело заболевших людей, не хватало и средств индивидуальной защиты — масок и гелей, комбинезонов и палат интенсивной терапии. Запасы быстро иссякли. В госпиталях и клиниках было очень много воровства: когда все началось в Италии, взламывали хранилища. Медицинское сообщество и население оказались на грани — практически без средств защиты.

Французы довольно беспечны, здесь очень много бардака, который вскрылся сейчас. Выяснилось, что последние 20 лет медицина падает бешеными темпами в тартарары. Бюджетным медработникам плохо платят, они много работают. И все это приплыло именно сейчас: пришла беда — открывай ворота. Но открывать буквально нечего и некуда, потому что запасы отсутствуют. Сами французы тоже довольно несознательно относились к информации о грядущей пандемии: до последнего сидели в кафе, обнимались и целовались при встрече.

В сравнении с давно мутировавшими SARS и MERS, которые тлеют и сейчас, COVID-19 — абсолютно новый для человечества вирус. Мы для него чистое и незащищенное поле. Высокая смертность объяс­няется цитокиновым штормом, который следует за первой фазой — заболеванием с симптомами ОРВИ. Это парадоксальный иммунный ответ, во время которого происходит чрезмерный воспалительный процесс. Если СПИД ослабляет иммунитет, то COVID-19 вызывает слишком сильную реакцию у некоторых пациентов. Есть категории повышенного риска, и на биохимическом уровне это быстро объяснили: диабет, гипертензия, ожирение. Вирус садится на определенный белок — рецептор, он подходит к нему, как ключ к замку, и у этого типа больных его очень много. Но есть и совершенно здоровые молодые люди, которые развивают такие парадоксальные иммунологические реакции. Все происходит за считаные дни: человек сам себя разрушает выбросом всех активных воспалительных молекул. Возможно, есть какое‑то генетическое объяснение этому, над ним сейчас работают. Есть наблюдение, которое мы называем «градиент Север-Юг». В северных странах очень маленькая смертность, заболевших и тяжелых форм немного. Бельгийские ученые предположили, что конформация белка, к которому цеп­ляется COVID-19, там немного изменена. Ключ в замок уже входит не так хорошо и вызывает меньше парадоксальных реакций. Точно так же пока не ясно, почему реже болеют дети. На этот счет выдвинуто несколько физиологических гипотез, объясненных различиями функционирования иммунитета в этой возрастной категории. Мало тяжело переболевших среди курильщиков, и этот вопрос сейчас изучается.

Для того чтобы сформировался групповой иммунитет, нужно хотя бы 60 % иммунизированных. Но это палка о двух концах. Мы не знаем, какой процент популяции разовьет этот иммунитет. На данный момент известно, что 85 % болеет в легкой форме, но зараженных пока еще очень мало относительно всего населения планеты. Процент тяжелых случаев может резко увеличиться — шведский вариант выработки коллективного иммунитета принять тяжело по этическим мотивам. Мы не можем сказать, что пожертвуем частью популяции ради общего блага.

Отдельного внимания заслуживает вопрос с медработниками. С одной стороны, приятно, что наконец‑то все заметили, что у нас сложная работа, которой мы отдаемся, не считая ни времени, ни сил, ни денег, рискуя жизнью. Общество проснулось и осознало, что мы делаем всегда, не только во время пандемий. Полиция отдает честь; когда едешь на машине и показываешь свою профессиональную карту, все тебя благодарят. Но многие возмущены тем, что нужно было дождаться страшной эпидемии, чтобы сообразить, что такое рабочие будни медицинских работников.

Я выбрала эту профессию и несу свой крест. И мне бы очень хотелось, чтобы, когда все пройдет, мы не были бы забыты. Пять лет я проработала в кардиохирургии в государственной больнице, и каждый день из этих пяти лет был похож на будни военно-полевого госпиталя. Было очень сложно: нехватка кадров, большой прессинг, битва за выходные дни, каникулы и отпуска, конкуренция, зависть.

Сейчас все сидят, как дети, которые нашалили, притихли и обещали, что больше так никогда не будут.

И тем не менее нужно как‑то выходить из карантина. 95 % людей не работают, индустрия стоит, выплачиваются пособия. Области туризма и общепита закрыты. В экономическом плане продолжать в таком же духе просто невозможно. Свою задачу — остановить шквальную прогрессию заболевания — карантин выполнил. Население обучено элементарным мерам, невежеству и неграмотному гигиеническому поведению положен конец. Так что, наверное, пора.

Все ждут тяжелых социальных перемен. В связи с экономическим спадом будут неизбежны трения социального толка между слоями населения, большая поляризация, новые забастовки и выступления. Политические партии уже наготове и ждут этого момента. Увеличится агрессивность населения, вырастет градус насилия, будет больше стычек. Страх вируса и социальных перемен будут основными приметами времени «после». Что ­ка­сается общества потребления, то, скорее всего, оно не изменится.

Сейчас все сидят, как дети, которые нашалили, притихли и обещали, что больше так никогда не будут. Но потом, как только наказание минует, они забудут об этом и побегут в торговые центры закупать телевизоры, телефоны, шмотки и башмаки, чтобы вернуться к прежней жизни и потреблению. Есть, конечно, и думающие люди, которые понимают, что нужно что‑то менять.

Человечество пребывает в бесконечном инфантильном ­пе­риоде, застряв на стадии невежества. Мне бы хотелось, чтобы этот барьер был преодолен, чтобы люди развивали критическое мышление. Информационная диктатура перегружает психику и мозг, а образования достаточно далеко не у всех. И я считаю, что стремиться к обучению, слушать, не увлекаться созданием псевдотеорий, преодолевать собственную ригидность — это лучший способ борьбы с надвигающимся хаосом.