Чтобы сделать открытие, необязательно выходить из дома, но необходимо выйти за пределы своих представлений о том, как устроен мир. В приложении к современности это означает – остановиться, отключить телефон, еще один телефон, планшет, ноутбук, телевизор и радио в машине. Справиться с приступом паники. Осознать свое одиночество. Ощутить бешеную скорость информационного потока. Справиться с приступом отчаянья и бессилия. Жить дальше. У Тиграна Кеосаяна нашлось время проделать этот опыт и мужество рассказать о нем.
Жизнь стала быстрее. Неизмеримо быстрее, чем раньше. Никогда до нашего времени не было такого количества новостей и информации, сваливающихся ежесекундно – не ежеминутно, не ежечасно, не ежепятичасно, как это было еще лет двадцать назад, –а именно ежесекундно. Информация везде, как воздух, ты ею дышишь, она проникает в тебя, ты реагируешь на автомате, не задумываясь.
Ты стареешь, ты в этом потоке несешься, ты должен успеть, должен перемолоть, должен сделать выводы, ты должен учесть переменные ежесекундных новостей. Ты все время на связи с десятками, сотнями людей. А общения не хватает. Потому что можно только вынырнуть из этого потока, выключить все и спрятаться – в какой-нибудь йоге, в фитнес-клубе, остаться одному, помолчать, урвать кусок времени, чтобы побыть самому с собой.
Нормального общения не хватает. Не этого тусовочного, ни к чему не обязывающего, поверхностного трепа, а неспешного разговора с человеком, которому ты доверяешь, с кем можешь поделиться чем-то важным. Дикий дефицит энергетики полноценного диалога, дикий дефицит близости с друзьями, с родными.
Сейчас много говорят о ностальгии по СССР, кого-то это раздражает. Я родом из Советского Союза, и помню домашние посиделки тех времен, думаю, что ностальгия именно по ним, по такому общению. Собирались друзья и говорили обо всем: о жизни, о книгах, о детях, о впечатлениях, о проблемах, надеждах, планах. Это было искренне и глубоко, было что-то в этих домашних кухонных разговорах, что не позволяло лгать. Тогда еще сохранялась древняя магия того, что если ты позвал человека в свой дом и разделил с ним кусок хлеба, то вы уже не чужие друг другу. Так меня воспитывал отец. И пусть это махровый идеализм – для меня это остается непреложной истиной. Хоть все это уходит, почти ушло.
Теперь мы пересекаемся на ланчах, встречаемся в ресторанах. Это намного легче, меньше проблем,не надо готовить. А если вдруг принимаю кого-то дома – закажу кейтеринг. От этого все становится каким-то технологичным, не совсем настоящим. Не знаю, хорошо это или плохо. Это как говорить о глобальном потеплении. Ну потепление. Зимой стало не так холодно. Ты никак не влияешь на то, что стало. Это данность. Атомизация общества. Эпидемия одиночества. Каждый ищет свой путь спасения.
Иногда кажется, что все просто. Мой дом – моя крепость и все такое, воспитывай детей, как считаешь правильным, встречайся с друзьями дома не потому что надо по делу или по этикету, а просто так, живи по своим правилам.
Не получится ни в масштабах дома, ни в масштабах страны. Потому что невозможно выйти за пределы информационного давления. Все, что происходит в мире, сегодня так или иначе влияет на меня, на моих детей, на моих соседей. Можно сколько угодно сопротивляться либеральным европейским ценностям, например, но они все равно постепенно начинают формировать твое поведение, то, о чем ты говоришь или о чем молчишь. Не потому что некие либералы эти ценности насаждают, просто мы связаны с Европой миллионами ниточек – экономических, культурных, личных.
Кстати, у нас неправильно используется слово «либерал». Категорически неправильно. Потому что то, что вызывает раздражение, – это не либерал, это либерал-социалист, человек, разделяющий общеевропейские ценности. Политкорректность, бесконечная борьба за права меньшинств, и чем мельче меньшинство, тем больше ему нужно прав, мультикультурализм в ущерб собственной культуре – все то, от чего уже сами европейцы вешаются. Все то, что входит в конфликт с ценностями, которые генетически выросли и существуют в России. Патриархальность, консерватизм, стремление придерживаться традиционных норм и границ – эти ценности остаются определяющими не только в России, но и на всей территории бывшего СССР.
Когда выходца из Ирана, который изнасиловал ребенка в бассейне в Германии, выпускают на свободу, и немецкий суд объясняет свое решение тем, что иранский беженец не знал достаточно хорошо немецкий и не мог понять, что малыш против. Это катастрофа. Я светский человек, я не в ауле вырос, я не в ауле живу, но есть какие-то границы. Должны быть! Как это у Бабеля: «Где кончается Беня, и начинается полиция. Знающие люди говорили, что Беня начинается там, где кончается полиция». Вот нет этих флажков, или флажки уже размыты, и флажки убрали.
В конечном счете, все, что мы можем, это отстаивать свои границы, свое представление о разумном устройстве мира. Правда, все чаще кажется, что границы эти из песка и время постепенно, по песчинке, их передвигает. И однажды ты останавливаешься и понимаешь, что все изменилось.
Жизнь стала быстрее. Неизмеримо быстрее, чем раньше. Дикий дефицит энергетики полноценного диалога. Атомизация общества. Эпидемия одиночества. Каждый ищет свой путь спасения.
