В эту ночь мне приснился странный сон. Я — а я точно знал, что это именно я, — вылетал кувырком из какого-то черно-серого громадного космического корабля. Меня обтягивал черный блестящий, будто лакированный, комбинезон, а на голове — шлем. На груди, животе, ногах и плечах были какие-то пористые накладки, а на поясе висели подсумки. Через плечо — сумка из пещеры. Я был без сознания и летел к нашей планете. Ее я четко рассмотрел во сне. Громада корабля удалялась. Мне было страшно и очень одиноко. Я был один среди звезд, кричал самому себе: «Очнись, ты же сгоришь, падая на Землю». Но во сне я не очнулся. 
Встал рывком, так резко, что Сапа рядом подпрыгнула, вскочив сразу на все четыре лапы, и вопросительно рыкнула. Сон был настолько реалистичным, что я готов был до мелочей рассказать, сколько больших шляпок-заклепок было в большом люке, через который я вывалился из корабля, да и понимание, что это именно космический корабль, было абсолютно четкое.
«Меньше нужно Беляева и Уэллса читать», — подумал я и погладил Сапу, молча ложась на спальник. Сон не шел, и я решил, пока суть да дело, навести порядок в кузне. С вечера я там не прибрался, так как Игнат Ипатович что-то делал часов до двух ночи, что было нонсенсом. Во всяком случае на моей памяти, за те два месяца, что я провел на плато, во владениях пастуха-кузнеца. В кузне был порядок, а под открытым окном, на столе, обдуваемый ночным горным ветром, лежал клинок, похожий на тот, что был найден мной в пещере, а потом изъят КГБ.
— Ты чего не спишь? — послышался из-за спины голос Игната Ипатовича. — Любопытный.
— Да проснулся от странного сна, Игнат Ипатович, и решил порядок навести, раз уж не спится.
— Хорошо. Почувствовал. Переодевайся и разводи горн, только не брикетами. За кузней несколько мешков пережога стоит. Их принеси. Будем вместе доковывать, а потом зачерним. Пора тебя к делу допускать да учить. Раз чувствовать начал. Я был немного не в себе. Во-первых, от множества слов, сказанных в одном разговоре, а во-вторых, от того, что меня наконец допустят к реальной ковке. Руки у меня так и чесались!
Как оказалось, со стадом можно было никуда не ходить. Собаки-овчарки отлично справлялись и сами. Сапа теперь ходила с ними, но по возвращении сидела возле кузни не отходя. И в моменты, когда мы выходили на воздух облиться холодной водой из ведра или просто подышать и отдохнуть, пыталась излизать меня всего с ног до головы. 
Сегодня Игнат Ипатович меня поразил. Он был удивительным, непревзойденным и умопомрачительным рассказчиком. Он мог говорить не останавливаясь. Было такое впечатление, что это не он, а какой-то другой человек за два месяца проронил минимум слов и изъяснялся в основном жестами. О металлах, их обработке, сварке, вальцевании, выколотке, вариантах закалки и воронении, нагреве и обжиге, а также множестве тончайших нюансов, которые, по его мнению, я обязан был знать, кузнец говорил часами. К вечеру я так уматывался, что от одной только мысли о тренировке меня начинало мутить. Однако Игнат Ипатович следил за моими занятиями не менее серьезно, чем за жаром в горне или цветом раскаленной чушки или прутка.
— Как я в глаза твоим родителям буду смотреть и учителю? Скажут, совсем разбаловал нам Растислава. Я ж не могу. Так что иди охолонись, да и позанимайся. А уж потом будем вечерять. Мне тебя потом еще под молоточки уложить да растягивать, чтобы не застоялся. 
Молоточками назывался ударный массаж по тибетской, какой-то суперсекретной методике и, по правде сказать, чудесная штука, особенно в руках мастера, а именно таким был Игнат Ипатович. Уже после массажа меня укладывали на деревянный полукруглый топчан и растягивали как на дыбе. В момент, когда я уже и кричать не мог, оставляли растянутым на восемь — десять минут, постоянно втирая в суставы какую-то жирную мазь. Пахла она эвкалиптом, а состав не раскрывался.
— Не мой секрет, да и не нужно оно тебе. Все равно ты, Растислав, в травах пока толком не разбираешься. Вот осенью пойдем собирать, и начну 
тебя учить помаленьку. 
На вопросы, а зачем это мне, тоже звучало что-то типа: «Потом поймешь». Через пару дней я и спрашивать перестал. Что толку? Так, незаметно, пролетел еще месяц. Про день рождения, который прошел, я вспомнил через неделю. Родители с Ирой не приехали, вот я и забыл. А почему не приехали, я не понимал и уже к числу двадцатому начал серьезно переживать. 
— Не переживай. Папа твой с мамой в командировке. Должны вернуться через два дня, тогда и приедут за тобой. Каникулы-то у тебя заканчиваются. Пора домой возвращаться. А ко мне, если захочешь, будешь прибегать по выходным. Захочешь? Я скучать по тебе, Расть, буду. Сапа тоже. Да и кузня — это же живое. Ты и сам знаешь. Манит она тебя. Все кузнецы чародеи немного. Волшебство творят. 
— Конечно, я буду к вам приходить, Игнат Ипатович. Еще бы с уроками справиться вовремя, да и вообще, если всё хорошо будет. Четвертый класс 
был легким, пятый, говорят, будет сложнее.
— Не переживай, Расть. Все получится. А на твои каникулы пойдем в поход. За травами. Заодно я тебе много чудесного в горах покажу.
Мама с папой действительно приехали через два дня. О командировке не говорили, но выглядели уставшими. Папа прихрамывал, но это было не ранение, просто сильное растяжение. Все подарки ждали меня дома, но Игнат Ипатович настоял: сначала с ним повечерять, а уж потом домой ехать.
— Успеете еще засветло. Времени много. Я вон в беседке накрою. Там хорошо, да и Сапа посидит рядом с Расти. Чует, что хозяин ее уезжает. Тоскует уже.
Мама, абсолютно не боясь, подошла к собаке, присела и что-то заговорила ей в ухо, поглаживая. Я аж закашлялся.
— Ты не бойся, сын. Нашу маму ни одна собака не укусит. Связь у нее какая-то с ними.
— Расть, — обратилась мама ко мне, — приручил к себе, теперь будь добр — опекай. Ты теперь в ответе за это красивейшее существо. Мы всегда в ответе за тех, кого к себе приручаем. Запомни это на всю жизнь. Вот тебе, кстати, подтверждение верности одного из великих постулатов «Маленького Принца» Экзюпери, от которого ты все время отбрыкивался. А ведь в нем много мудрости, которую необходимо понять, взрослея, чтобы стать человеком.
— Мам. Прочитаю. Обещаю. Вот завтра и начну.
— Ну и хорошо, сын. Горжусь тобой. И все же еще раз напомню: ты в ответе за того, кого приручил. Не подведи такую любовь. Посмотри, как она на тебя смотрит. Всё ведь понимает. 
За ужином Игнат Ипатович проникновенно рассказывал про меня. Подарил мне воронёный клинок, такой же, как у меня забрали, и еще один передал папе для Харлампиева. 
— Я их три месяца изготавливал, ваял, можно сказать. Хорошо получились. Ножны для них нужно у специалиста заказывать. Такие клинки в кустарные ножны не положишь. Ну а в сентябре Расти сам себе откует нож и метатели, как раз я металл подготовлю. На мой день рождения приезжайте — двадцать второго сентября. И надеюсь, новый кузнец в этот день родится, если примет его кузня и позволит другие отковать.
Дома никого не было. Ира еще где-то гуляла, не зная ни о приезде родителей, ни о моем. Подарков мне надарили много, но всё было одеждой. Самым главным подарком стали отремонтированные неизвестно где, так как никто из местных мастеров за них не брался, часы покойного Агея Ниловича, которые он отдал мне перед самой смертью, а они возьми и остановись. Было жаль — он несколько раз повторил, что хочет, чтобы я их носил не снимая. И вот теперь, массивные, с двумя циферблатами, фазами Луны, датой и днем недели, часы эти, на серебряном ремешке, были у меня 
на руке.
— Нужно добавить одно из убранных звеньев на ремешок. Мы с мамой не ожидали, что ты так сильно вырастешь за лето. И повзрослеешь, — проговорил папа задумчиво. — Хорошо на тебя Игнат Ипатович подействовал. Судьба у него тяжелая, редко с кем сходится, а ты его даже разговорить сумел.
— Пап, а что у него случилось? Он так ни разу и не заговаривал об этом, а мне неудобно было спрашивать.
— Ну слушай. Был он ученым. Изучал тибетские этнокультуры. Прожил в монастыре пять лет. В Тибете есть такие монастыри — Шао-Линь. Потом вернулся в Москву. Преподавал в МГУ, защитил докторскую диссертацию и увлекся Афганистаном, а точнее, древними культурами на его территории. Было это лет пятнадцать назад. Никакой войны там еще и в помине не было. Поехал в Кабул. Там, в командировках по стране, познакомился с молодой девушкой. Она только оканчивала исторический факультет местного университета. Они полюбили друг друга. Поженились. Игнат Ипатович начал преподавать в Кабульском университете. У них родились двое деток. А в 1979 году его жена забеременела снова и не смогла поехать с ним на раскопки. Там он провел почти полгода, а когда вернулся в Кабул, не нашел ни детей, 
ни жены дома. Их выкрали. 
В декабре началась война. Он искал семью по всему Афганистану, обезумел от горя. В итоге попал в рабство к одному полевому командиру. Мы его отбили у духов 
в восьмидесятом. Он все время молчал. Моя группа его и отбила. Привезла с собой. Он побродил, побродил по поселку, потом пришел ко мне с просьбой разрешить ему иногда приходить, проведывать меня. Вот так мы до сих пор и общаемся, а теперь он с тобой заговорил. Отпускает, видимо, тоска. К нему часто прилетают и приходят серьезные ученые, и монахи из Тибета. Говорят, что сам Далай-лама с ним дружит
и переписывается, но я точно не знаю. Ну вот так вкратце.